Finale. Adagio lamentoso. Andante.
На рубеже 17го и 18го веков философы проснулись, открыли глаза, вылезли из коробки, посмотрели на мир вокруг себя и начали размышлять, кто управляет этим миром и их, философов, судьбами? И есть ли у философов в этом мире вообще свобода воли или за них кто-то все решает с самого рождения? Размышляли-размышляли, но к консенсусу так и не пришли, а только порассорились друг с другом. Об отношениях между французкими философами 18го века я еще напишу.
Так как хорошего всегда бывает по три, то и философских концепций свободы воли можно насчитать в общей сложности три штуки, да не только насчитать, а еще и нарисовать с ними красивый график. Или ось. Я в геометрически-математических терминах не сильна, уж не обессудьте.
Собственно, все писатели/философы/люди, когда-нибудь говорившие о свободе воли, колеблются между этими тремя точками. Обозначим их подробней.
1. Фатализм
С фатализмом и фаталистами все просто: фаталист верит в то, что в жизни предопределено все, иными словами, где-то наверху есть кто-то Большой и Всемогущий, а у него есть Книга Судеб, в которой записаны жизни всех людей, которые когда-то существовали и будут существовать. Так что рыпайся или не рыпайся, а от судьбы никуда не убежишь, лучше просто плыть по течению. Если тебе сужден Принц На Белом Коне, то он к тебе обязательно прискачет, надо просто подождать, а если не сужден, что ж поделать. О свободе воли, естественно, и речи идти не может.
Исключительно удобное и безопасное мировоззрение. Если что не так, можно все спихнуть на кого-то наверху.
2. Детерминизм
... или фатализм для людей с высшим образованием, основывающийся на причинно-следственной связи. Особенно нравился людям века просвещения, когда естественные науки начали править миром.
Так как природа не хаотична, а ей управляют определенные физические законы и константы, то возможно предугадать следствие каждого поступка. Иными словами, если сбросить кирпич с десятого этажа, то он не зависнет в воздухе и не разлетится на кусочки, а начнет падать вниз с ускорением. И если в этот момент кто-то окажется на траектории полета кирпича, то ему этим кирпичом тюкнет по голове — а нечего было туда идти, раз всякую ерунду сверху бросают! Так что веселого мало.
Впрочем, детерминизм работает не только в физическом мире, но и мире духовном. Основываясь на предыдущем опыте, знаниях и причинах, можно с практически стопроцентной вероятность предугадать следствие. Если человек А сделает человеку Б какую-нибудь гадость, то их отношения скорее всего ухудшатся, а не улучшатся, если только человек Б не мазохист.
В общем говоря, детерминизм представляет мир в виде программного кода, в виде алгоритмов: если А, то Б, если не-А, то В. И если у человека и есть какая-то свобода воли, то только в рамках всяческих "если". Чуть получше, чем в случае крайнего фатализма, но все же.
3. Индетерминизм
Полная противоположность фатализму. Индетерминист считает, что человек в этом мире волен поступать так, как ему угодно, и никакой воли божьей не существует, есть только воля человеческая; а причинно-следственная связь работает лишь потому, что человеческое сознание привыкло увязывать события в цепочки, ну так это его, человеческого сознания, проблема...
Иными словами, если детерминист после авиакатастрофы, в которой он выживет, начнет выискивать в прошлом события, которые довели его до полета такого (девочка из моего перевода, которая тонула сто шестьдесят страниц — явный детерминист, даже ближе к фаталисту), то индетерминист пожмет плечами и скажет, что это был его свободный выбор, и он очень счастлив, что все так хорошо закончилось.
Одним из первых индетерминистов был Рене Декарт, самый великий французский писатель. Сартр был где-то рядом, но не смотрел на свободу воли столь же радостно, впрочем, об этом чуть позже.
Сухую теорию надо, по возможности, разбавлять примерами. Взгляните на ось — на нее нанизаны три французских писателя: Вольтер, Дидро и Сартр, которые все на определенном этапе своих биографий задавались вопросом предопределенности и свободы воли. Впрочем, как же иначе — всех троих потом причислили к философам.
Вольтер
К сожалению, среди французских писателей не нашлось ни одного ярко выраженного фаталиста (впрочем, копать надо скорее всего в эпохе романтизма), так что придется довольствоваться Вольтером, который всю свою жизнь зависал где-то между фатализмом и детерминизмом, но так и не пришел к окончательному выводу, что же ему милее.
Вольтер, надо сказать, счастливое исключение из правила "не увлекись трактованием творчества писателя через призму его биографии": в его жизни действительно произошло событие, которое заставило его изменить мировоззрение, что не замедлило сказаться и на творчестве — Лиссабонское землетрясение 1755 года. Вольтер о нем целую поэму написал, кого интересует.
Наш философ-кофелюб (глушил по 72 чашки кофе в день) был деистом, то есть все необъяснимое с научной точки зрения объяснял фразой "На то воля божья". Но всю жизнь его мучил один-единственный вопрос: если Бог есть, то какого хрена почему в мире столько зла? И почему с человеком происходит не только хорошее, но и плохое?
Юный и еще не успевший разочароваться в бренном мире Вольтер разъяснял это себе так, что воля божья распространяется почти что на все, во всяком случае на человеческие судьбы уж точно. И все, что ни делается Богом — к лучшему. То есть: если у тебя сгорел дом, то не расстраивайся, а лучше посмотри, не было ли под ним где закопано сундука с сокровищами. Или если у тебя убили сына, то расстраиваться тоже незачем: вдруг он бы вырос, озлился и когда-нибудь убил бы тебя? Во всяком случае, именно такие рассуждения можно встретить в "Задиге", где протагониста на протяжении всего сюжета преследовали разные несчастья, а потом ему встретился мудрый старец и объяснил горькую правду жизни.
Но чем старше Вольтер становился, тем больше накапливалось в нем скепсиса и желчи, и тем меньше он верил своим собственным словам: судя по всему, ни одно несчастье не сделало его более счастливым чем он был. Лиссабонское землетрясение стало последней каплей, и Вольтер подался ближе к детерминизму, который доселе не очень любил. Он не перестал верить в Бога, но перестал верить в божий промысел и укрепился в своем подозрении, что Богу, собственно говоря, наплевать на человечество, потому что человек маленький, а Бог высоко и плохо видит. Так что зло ничем не мотивировано, оно просто происходит, и вообще, не все к лучшему в этом лучшем из миров — читайте "Кандида", там это описано.
Как же теперь жить человечеству (читай: Вольтеру)? Да просто возделывать свой сад: как говорится, каждый сам кует свое счастье.
Так что фатализм, даже просвещенный, до добра не доводит.
Дидро
Дэни Дидро, который был чуть моложе Вольтера, но умер примерно в тоже время, что и последний, тоже интересовался проблемами свободы воли. Дидро в Бога не верил и был завзятым материалистом: говорил, что гумус, растения, животные и человек — суть разные проявления одной и той же материи, и все мы когда-нибудь станем гумусом, поэтому о свободе воли на самом-то деле говорить нет никакого смысла, но так как (увы и ах) в каждом человеке спрятана индивидуальность (порой очень глубоко), то можно бы задаться вопросом: а как обстоит дело с индивидуальными судьбами и кто ими управляет?
(Если что, то комментарии в скобках — мои; Дидро был гуманистом.)
Для того, чтобы найти ответ на этот вопрос, Дидро накатал целый роман про фаталиста Жака и его хозяина. В романе два протагониста: хозяин и Жак, еще одно замечательное действующее лицо — рассказчик, но про нарратологию как-нибудь в другой раз; причем хозяин — стопроцентный индетерминист, то есть верит, что человеку дарована полная свобода воли, а Жак говорит, что "у каждой пули есть своя цель" и что "все записано где-то наверху". На протяжении всего романа они ведут споры, а рассказчик ехидствует над ними и над читателем. Кто же из них прав(ее)?
Дидро считает, что ошибаются оба, потому что ни фаталист, ни детерминист не принимают непосредственного участия в своей жизни, а наблюдают за ней со стороны. Так что истина где-то рядом посередине, а именно в разумном детерминизме: что-то в этой жизни предопределено законами вселенной, но в чем-то ответственность выбора лежит на самом человеке. Разумно, как и пристало 18му веку.
Сартр
Экзистенциализм — это почти что индетерминизм. Сартр не мучался в таких сомнениях, как Вольтер и Дидро. Ему было все предельно ясно с самого начала: мы приговорены к свободе. Именно приговорены, потому как что бы там не говорили романтики и Ленин перед революцией, свобода совсем не так хороша, как ее малюют.
Да, человек рождается свободным. Да, l'existence pr
Так как хорошего всегда бывает по три, то и философских концепций свободы воли можно насчитать в общей сложности три штуки, да не только насчитать, а еще и нарисовать с ними красивый график. Или ось. Я в геометрически-математических терминах не сильна, уж не обессудьте.
Собственно, все писатели/философы/люди, когда-нибудь говорившие о свободе воли, колеблются между этими тремя точками. Обозначим их подробней.
1. Фатализм
С фатализмом и фаталистами все просто: фаталист верит в то, что в жизни предопределено все, иными словами, где-то наверху есть кто-то Большой и Всемогущий, а у него есть Книга Судеб, в которой записаны жизни всех людей, которые когда-то существовали и будут существовать. Так что рыпайся или не рыпайся, а от судьбы никуда не убежишь, лучше просто плыть по течению. Если тебе сужден Принц На Белом Коне, то он к тебе обязательно прискачет, надо просто подождать, а если не сужден, что ж поделать. О свободе воли, естественно, и речи идти не может.
Исключительно удобное и безопасное мировоззрение. Если что не так, можно все спихнуть на кого-то наверху.
2. Детерминизм
... или фатализм для людей с высшим образованием, основывающийся на причинно-следственной связи. Особенно нравился людям века просвещения, когда естественные науки начали править миром.
Так как природа не хаотична, а ей управляют определенные физические законы и константы, то возможно предугадать следствие каждого поступка. Иными словами, если сбросить кирпич с десятого этажа, то он не зависнет в воздухе и не разлетится на кусочки, а начнет падать вниз с ускорением. И если в этот момент кто-то окажется на траектории полета кирпича, то ему этим кирпичом тюкнет по голове — а нечего было туда идти, раз всякую ерунду сверху бросают! Так что веселого мало.
Впрочем, детерминизм работает не только в физическом мире, но и мире духовном. Основываясь на предыдущем опыте, знаниях и причинах, можно с практически стопроцентной вероятность предугадать следствие. Если человек А сделает человеку Б какую-нибудь гадость, то их отношения скорее всего ухудшатся, а не улучшатся, если только человек Б не мазохист.
В общем говоря, детерминизм представляет мир в виде программного кода, в виде алгоритмов: если А, то Б, если не-А, то В. И если у человека и есть какая-то свобода воли, то только в рамках всяческих "если". Чуть получше, чем в случае крайнего фатализма, но все же.
3. Индетерминизм
Полная противоположность фатализму. Индетерминист считает, что человек в этом мире волен поступать так, как ему угодно, и никакой воли божьей не существует, есть только воля человеческая; а причинно-следственная связь работает лишь потому, что человеческое сознание привыкло увязывать события в цепочки, ну так это его, человеческого сознания, проблема...
Иными словами, если детерминист после авиакатастрофы, в которой он выживет, начнет выискивать в прошлом события, которые довели его до полета такого (девочка из моего перевода, которая тонула сто шестьдесят страниц — явный детерминист, даже ближе к фаталисту), то индетерминист пожмет плечами и скажет, что это был его свободный выбор, и он очень счастлив, что все так хорошо закончилось.
Одним из первых индетерминистов был Рене Декарт, самый великий французский писатель. Сартр был где-то рядом, но не смотрел на свободу воли столь же радостно, впрочем, об этом чуть позже.
Сухую теорию надо, по возможности, разбавлять примерами. Взгляните на ось — на нее нанизаны три французских писателя: Вольтер, Дидро и Сартр, которые все на определенном этапе своих биографий задавались вопросом предопределенности и свободы воли. Впрочем, как же иначе — всех троих потом причислили к философам.
Вольтер
К сожалению, среди французских писателей не нашлось ни одного ярко выраженного фаталиста (впрочем, копать надо скорее всего в эпохе романтизма), так что придется довольствоваться Вольтером, который всю свою жизнь зависал где-то между фатализмом и детерминизмом, но так и не пришел к окончательному выводу, что же ему милее.
Вольтер, надо сказать, счастливое исключение из правила "не увлекись трактованием творчества писателя через призму его биографии": в его жизни действительно произошло событие, которое заставило его изменить мировоззрение, что не замедлило сказаться и на творчестве — Лиссабонское землетрясение 1755 года. Вольтер о нем целую поэму написал, кого интересует.
Наш философ-кофелюб (глушил по 72 чашки кофе в день) был деистом, то есть все необъяснимое с научной точки зрения объяснял фразой "На то воля божья". Но всю жизнь его мучил один-единственный вопрос: если Бог есть, то какого хрена почему в мире столько зла? И почему с человеком происходит не только хорошее, но и плохое?
Юный и еще не успевший разочароваться в бренном мире Вольтер разъяснял это себе так, что воля божья распространяется почти что на все, во всяком случае на человеческие судьбы уж точно. И все, что ни делается Богом — к лучшему. То есть: если у тебя сгорел дом, то не расстраивайся, а лучше посмотри, не было ли под ним где закопано сундука с сокровищами. Или если у тебя убили сына, то расстраиваться тоже незачем: вдруг он бы вырос, озлился и когда-нибудь убил бы тебя? Во всяком случае, именно такие рассуждения можно встретить в "Задиге", где протагониста на протяжении всего сюжета преследовали разные несчастья, а потом ему встретился мудрый старец и объяснил горькую правду жизни.
Но чем старше Вольтер становился, тем больше накапливалось в нем скепсиса и желчи, и тем меньше он верил своим собственным словам: судя по всему, ни одно несчастье не сделало его более счастливым чем он был. Лиссабонское землетрясение стало последней каплей, и Вольтер подался ближе к детерминизму, который доселе не очень любил. Он не перестал верить в Бога, но перестал верить в божий промысел и укрепился в своем подозрении, что Богу, собственно говоря, наплевать на человечество, потому что человек маленький, а Бог высоко и плохо видит. Так что зло ничем не мотивировано, оно просто происходит, и вообще, не все к лучшему в этом лучшем из миров — читайте "Кандида", там это описано.
Как же теперь жить человечеству (читай: Вольтеру)? Да просто возделывать свой сад: как говорится, каждый сам кует свое счастье.
Так что фатализм, даже просвещенный, до добра не доводит.
Дидро
Дэни Дидро, который был чуть моложе Вольтера, но умер примерно в тоже время, что и последний, тоже интересовался проблемами свободы воли. Дидро в Бога не верил и был завзятым материалистом: говорил, что гумус, растения, животные и человек — суть разные проявления одной и той же материи, и все мы когда-нибудь станем гумусом, поэтому о свободе воли на самом-то деле говорить нет никакого смысла, но так как (увы и ах) в каждом человеке спрятана индивидуальность (порой очень глубоко), то можно бы задаться вопросом: а как обстоит дело с индивидуальными судьбами и кто ими управляет?
(Если что, то комментарии в скобках — мои; Дидро был гуманистом.)
Для того, чтобы найти ответ на этот вопрос, Дидро накатал целый роман про фаталиста Жака и его хозяина. В романе два протагониста: хозяин и Жак, еще одно замечательное действующее лицо — рассказчик, но про нарратологию как-нибудь в другой раз; причем хозяин — стопроцентный индетерминист, то есть верит, что человеку дарована полная свобода воли, а Жак говорит, что "у каждой пули есть своя цель" и что "все записано где-то наверху". На протяжении всего романа они ведут споры, а рассказчик ехидствует над ними и над читателем. Кто же из них прав(ее)?
Дидро считает, что ошибаются оба, потому что ни фаталист, ни детерминист не принимают непосредственного участия в своей жизни, а наблюдают за ней со стороны. Так что истина где-то рядом посередине, а именно в разумном детерминизме: что-то в этой жизни предопределено законами вселенной, но в чем-то ответственность выбора лежит на самом человеке. Разумно, как и пристало 18му веку.
Сартр
Экзистенциализм — это почти что индетерминизм. Сартр не мучался в таких сомнениях, как Вольтер и Дидро. Ему было все предельно ясно с самого начала: мы приговорены к свободе. Именно приговорены, потому как что бы там не говорили романтики и Ленин перед революцией, свобода совсем не так хороша, как ее малюют.
Да, человек рождается свободным. Да, l'existence pr