...

[lenskiy]

Засмотрела "Экологию литературы" с Макиным по наводке funchal. Действительно, крайне неприятный тип. Взгляд очень колючий. Впрочем, в начале было еще ничего. Правда, он все время упирал на то, что главное — не словарный запас/богатство языка, а умение этим богатством жонглировать. В доказательство привел Расина, сказал, что его словарный запас — 500 слов. Я аж поперхнулась.
Но когда он заявил, что во французском языке 26 (!!!) времен, а в русском — только 3, мне захотелось стукнуть его чем-нибудь тяжелым. Справочником по грамматике французского языка, например.

В общем, русская критика к нему тоже неблагосклонна. Ругают именно коммерческую направленность "Завещания" и то, что Россия специально выписана для французов. Подмечают и излишнее сходство с Прустом, хотя в одной статье писали, что Макин ищет время не через ощущения, а через слово/изображение, метод по сути своей точно тот же.

Но лучше всего выразила все претензии русской стороны Татьяна Толстая:

Справедливости ради, надо сказать, что дело не только в переводчике. В который раз повторю: русский человек притворяется французом, переодевается французом, всегда хотел быть французом, не может не быть французом, пишет по-французски, имеет в виду французского читателя/издателя. Читал французов. Заворожен. Пишет, “как они”. Описывает Россию, как это делал бы воображаемый француз. Во всяком случае, создается именно такое впечатление. Вот, почти наугад: “Мы растворялись в снежном дыхании нашей родины”. “Над Альбертиной сомкнулось белое безбрежье Сибири”. “Иногда в медлительной гризайли этих дней мелькал отблеск наших былых вечеров”. “Холодный ветер с Урала приносит в наши степи первое дыхание осени”. “И снова реальная жизнь со всей своей наглой силой указала химерам их ничтожное место”. “Ургенч, Бухара, Самарканд — эхо его маршрута отзывалось у меня в голове, будя восточный соблазн, мучительный и глубокий для каждого русского”. Это уже не переводчик! Тут переводи — не переводи, ничего не изменишь. Так не пишет русский для русских (для себя), так пишет русский для французов (для “них”), как бы “понимая”, что от него требуется, что “им” надо, чем привлечь “их” внимание. Блини рюсс, тройка рюсс. И этот стиль автор выдавал наивным французским издателям за “перевод с русского”! И они глотали эту пластмассовую наживку! Mon Dieu!
Татьяна Толстая, "Русский человек на рандеву"

ППКС.

Теперь разобраться, чего нашел в нем французский читатель, и подумать о своих субъективных за и против...
Не давайте литературоведам в руки ни пера, ни печатной машинки, ни компьютера кроме как для научной деятельности.